Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души те, которые, впрочем, несколько плохо услыхали произнесенные им слова, и, наконец, стоящий далеко у дверей у самого выхода какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю жизнь свою и только что показавший перед тем народу кулак, и тот по
неизменным законам отражения выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку.
«В поте лица снеси хлеб твой». Это
неизменный закон телесный. Как женщине дан закон в муках родить, так мужчине дан закон труда. Женщина не может освободиться от своего закона. Если она усыновит не ею рожденного ребенка, это будет все-таки чужой ребенок, и она лишится радости материнства. То же с трудами мужчин. Если мужчина ест хлеб, выработанный не им, он лишает себя радости труда.
Жизнь наша истинная есть, ее мы одну знаем, из нее одной знаем жизнь животную, и потому, если уж подобие ее подлежит
неизменным законам, то как же она-то — то, что производит это подобие, — не будет подлежать законам?
А как только закон любви переставал быть высшим,
неизменным законом жизни людей, так уничтожалась вся благодетельность закона, и учение о любви сводилось к ни к чему не обязывающим красноречивым поучениям и словам, оставлявшим весь склад жизни народов таким же, каким он был и до учения о любви, то есть основанным на одном насилии.
Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны, и что в этой науке есть свои
неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п.
Неточные совпадения
«Всё дело в том, — думал Нехлюдов, — что люди эти признают
законом то, что не есть
закон, и не признают
законом то, что есть вечный,
неизменный, неотложный
закон, самим Богом написанный в сердцах людей.
Допустим,
закон тяготения есть истина
неизменная, общеобязательная, неотвратимая для данного природного мира.
Но так бы это было, если бы не было
закона инерции, столь же
неизменного в жизни людей и народов, сколько в неодушевленных телах, выражающегося для людей психологическим
законом, так верно выраженным в Евангелии словами: «И не шли к свету, потому что дела их были злы».
Несмотря на все притворные старания высших классов облегчить положение рабочих, все рабочие нашего мира подчинены
неизменному железному
закону, по которому они имеют только столько, сколько им нужно, чтобы быть постоянно побуждаемыми нуждой к работе и быть в силе работать на своих хозяев, т. е. завоевателей.
Вывод из этой науки тот, что если в обществе развелось много разбойников и воров, отнимающих у трудящихся людей произведения их труда, то это происходит не потому, что разбойники и воры дурно поступают, а потому, что таковы
неизменные экономические
законы, которые могут измениться только медленной, определенной наукой, эволюцией, и потому, по учению науки, люди, принадлежащие к разбойникам, ворам или укрывателям, пользующиеся грабежом и воровством, могут спокойно продолжать пользоваться наворованным и награбленным.
Происходит это оттого, что когда люди поступают дурно, они всегда придумывают себе такие рассуждения, по которым выходит, что дурные поступки уже не дурные поступки, а последствия
неизменных и находящихся вне власти людей
законов. В старину рассуждения эти состояли в том, что неисповедимая и
неизменная воля бога предназначила одним людям низкое положение и труд, а другим — высокое и пользование благами жизни.
А кругом — люди, не нуждающиеся в его рецепте. «Люди здесь живут, как живет природа: умирают, родятся, совокупляются, опять родятся, дерутся, пьют, едят, радуются и опять умирают, и никаких условий, исключая тех
неизменных, которые положила природа солнцу, траве, земле, дереву, других
законов у них нет… И оттого люди эти, в сравнении с ним самим, казались ему прекрасны, сильны, свободны, и, глядя на них, ему становилось стыдно и грустно за себя».
Не имеющие воображения думают, что никакой лучшей жизни не может быть и не должно быть, а есть лишь
неизменный порядок жизни, в котором должен осуществляться
закон, сам по себе
неизменный.
Оливной ветвию венчанно,
На твердом камени седяй,
Без слуха зрится хладнонравно,
Велико божество судяй;
Белее снега во хламиде,
И в
неизменном всегда виде,
Зерцало, меч, весы пред ним.
Тут истина стрежет десную,
Тут правосудие ошую;
Се храм
закона ясно зрим.